Вакханка - Страница 5

И она с задорным видом настоящей французской кокотки — увы! — низкого пошиба, ухарски щелкнула пальчиками перед воображаемым носом злополучного Мишеля.

Потом с тем же веселым хохотом повалилась на ближайшую кушетку, вся потягиваясь, нежась и извиваясь на ней с чисто кошачьей грацией. Протянула руку через голову, нащупала стоявший в изголовьях кушетки на стенном бра портрет… То было изображение Арнольда. На нее смотрели дерзкие, усталые глаза, и чуть усмехались надменные порочные губы. Девушка смотрела минуту жадным влюбленным взглядом в красивое лицо Арнольда. Потом, с внезапно загоревшимися глазами, с яркой краской, внезапно вспыхнувшей на лице, прижала портрет к сильно бьющемуся сердцу и опрокинулась с ним вместе на спинку кушетки, осторожно и нежно сжимая его в объятиях. А услужливая память уже рисовала пережитые впечатления из недавнего полудетского прошлого.

Ей, Клео, минуло одиннадцать лет, когда в их доме появился этот красивый, тогда еще тридцатилетний блондин, пресыщенный и одновременно усталый. Рано развившаяся девочка, росшая на свободе среди удушливо-пряной обстановки дома, хозяйка которого делила себя между подмостками и поклонниками, предоставленная развращенным нянькам и боннам, читавшая чуть ли не с восьми лет бульварную рухлядь, сразу при появлении в доме дяди Макса, жениха ее матери, почувствовала к нему какое-то острое влечение полуребенка-полуженщины. Дядю Макса очень забавляла эта детская любовь, и он всячески поощрял ее — разумеется, в шутку? Клео помнит его чересчур продолжительные поцелуи и не менее продолжительные сидения на коленях молодого, интересного жениха ее матери. Помнит его растлевающую лесть, его щедрые подарки, всегда умело подчеркивающие ее тщеславие крошечной женщины: полуигрушечные браслеты, кольца и прочую дорогую бижутерию, которыми он баловал ее вначале. А когда ей минуло четырнадцать лет, он привез ей целое приданое — белье из шелкового батиста, тончайшего, как паутина, с кружевами, прошивками и лентами, которому позавидовала бы любая шикарная парижская кокотка. Его ласки делались все смелее и смелее. Его чары заволакивали туманом экзальтированную рыжую головку. Недетская чувственность и настоящая страсть сжигали теперь маленькое тело подростка. Клео с грехом пополам доучивалась в гимназии… Все ее мысли сводились к одному стремлению, к одной цели: принадлежать ему, Максу… Принадлежать ему всецело… На всю жизнь, всегда, постоянно, ему одному, ему одному. И сейчас, думая эту свою постоянную думу, с закрытыми глазами, вся съежившаяся в комочек, она сладко улыбается своими пухлыми детскими губами…

Вдруг неожиданно она поднимается и садится на кушетке… и нервы ее опять натягиваются, как струны. До ее чуткого слуха долетает звук электрического звонка, несущегося из прихожей. Вот, постукивая каблуками, пробежала по коридору горничная Нюша… Вот снова шаги… Но не ее на этот раз, назойливые, скучные… Знакомая легкая и ленивая походка…

Знакомые, близкие, скорее сердцем, нежели слухом угаданные шаги… И легкий стук в дверь, и милый голос, спрашивающий: «Можно?»

Собственное, упавшее до чуть слышного шепота: «Войдите…»

И сердце Клео замерло в груди. Сердце перестало биться.

IV

— Дядя Макс! — протягивая вперед тонкие розовые руки еще не вполне сформировавшейся девушки, прошептала с истомной нежностью Клео и зажмурила глаза.

Луч солнца скользнул по рыжей головке, и короткие кудри девушки загорелись под ним червонным золотом. И вся она казалась какою-то сверкающей, золотою, сияя вошедшему Арнольду счастливой, влюбленно-разнеженной улыбкой.

Он подошел к ней медленно, словно крадущейся походкой, не отводя от нее вопрошающего зоркого взгляда. Она ждала, вся замирая, все еще с закрытыми глазами, с протянутыми вперед дрожащими руками. Арнольд, не спеша, приближался, высокий, худощавый, изящный, с его гладким без тени растительности лицом английского денди, с безукоризненным пробором тщательно причесанных волос, в таком же безукоризненном смокинге, с ищущим и одновременно холодным взглядом, показавшимся особенно значительным вследствие темных колец, окружающих глаза. Строго сомкнутые губы угрюмо и значительно молчали.

Он подошел к кушетке, мягким ленивым движением опустился на нее подле гибкой полудетской-полудевичьей фигурки и уверенным движением захватил обе руки девушки в свои.

— Итак, Клео, — произнес он насмешливо, коснувшись губами ее тонких пальчиков, — maman желает, чтобы вы стали достойной супругой этого достойного молодого миллионера? — Он коротко и сухо рассмеялся.

Клео вздрогнула от первых же звуков этого странного недоброго смеха, и вдруг волна отчаяния захлестнула ее душу.

— Дядя Макс, не смейте смеяться надо мною! Вы же знаете: я люблю вас, и только вас, — и не буду ничьей женою.

Ее личико мгновенно побледнело. Настоящая страсть созревшей женщины зазвенела слезами в ее еще детском голосе… Лицо вмиг потухло и осунулось сразу. И сама она сразу вся потускнела как-то и теперь казалась почти дурнушкой.

Арнольд хладнокровным взглядом оценщика смотрел на нее.

— Нет, она положительно некрасива, бедняжка, ей далеко до матери, — мысленно резюмировал он, — у Анны есть тонкая острота и умение вести игру, у этой малютки сразу сказывается натура… Кусок бифштекса здесь — и чуть испорченный рябчик там, я гурман и предпочитаю последнее.

И лицо его приняло скучающее выражение.

Чисто звериным инстинктом Клео угадала его мысли… Внезапно потухли печальные огоньки в глубине ее кошачьих глаз. Ее взор ожил и прояснился. Грациозным движением, вернее прыжком, поднялась она с кушетки и прежде, нежели Арнольд успел опомниться, закинула ему обе руки на шею и прильнула к нему всем телом.